Ранним утром месяца июня тысяча восемьсот шестидесятого к помещику Аутлукову, окучивающему заграничный потейтоус, в простонародье называемый чёртово яблоко, на огороде, пришли крестьяне. Самый наглый, рябой Фрол, снял картуз и, изобразив кивком головы поклон, попросил:
- Вашеблагородь, дай пятак ассигнациями, а?
- Да наштожь тебе пятак? - удивился Аутлуков. - Я ж, поди, велел повару отпускать обедающим вина без записи - каждому по потребности.
- Да то ж так, Лев Николаич, да, только, вино ж нам без надобности: нам скотину кормить нечем. Сена купить надо б. - ответил плешивый Прохор.
- Скотину?
- Ну да, скотину!
- Это, как скотину? - на понял Аутлуков. - Сенаж же непокупной товар, у нас же заливные луга - сено ж сами всегда продавали?! Али потравил кто?
- Да, не, барин, не потравил... - смущённо протянул староста. - Трава есть, но, покосить не можем.
- Как не можете?
- Дык, околоточный строго-настрого запретил из изб выходить. Только по нужде и в лабаз. А фельфебель грозится: запорю, мол, суки, на конюшне до смерти, если жать пойдёте. А кой жать, коли и не сеяли ещё!...
- Не сеяли?!!! - в ужасе воскликнул Аутлуков.
- Не сеяли... - вздохнул староста. - Инфлюенца, мать её ети.
- Ага, - добавил Фрол - Лекарь уже третий скальпель в шинке пропил - как есть инфлюенца.
----------------------------------------
- Слышь, Моисеич, - Аутлуков сидел в избе околоточного, по совместительству служившей околотком и, заодно, тюрьмой. - Ты это чаво? Ты зачем моих крестьян запугал? Они, сука, по домам сидят - пёрнуть боятся. Говорят, околоточный грозился коль не в тюрьму посадить, так, отдать в солдаты, ежели работать будут... А на дворе-то уже, почитай, разгар лета! А поля не паханы, не сеяны, не полоты. Крестьянам скот кормить нечем - ко мне пришли денег занять, а откедова у меня деньги: сам знаешь - писать в стол, это не по свадьбам на балалайке играть - расходы одни. Ты это, брось мне крестьян смущать! Пущай работают! Ишь, развёл мне революцию на ровном месте!
- Да я ж, Лев Николаич, разве не понимаю? Я ж и сам возмущён, мне ли, крестьянскому сыну не понимать, что пахать надо, сеять надо, скот кормить.... Но, циркуляр же, туды его в качель, пришёл и попробуй не выполни! Инфлюенца, сказано, кориза ринитум и дестилятиум нариум. Всем надеть намордники и сидеть дома. Можно только в лабаз и на двор. В смысле, в уборную. Ниччё, Лев Николаич, не могу поделать! - и околоточный развёл руками.
Аутлуков помялся, поиграл желваками и, наконец, выдавил:
- Ну, ты, это, Моисеич, тогда займи пятачёк ассигнациями... Осенью отдам. - и добавил вполголоса: - Если будет чем.
- Не могу! - расплылся в виноватой улыбке околоточный. - Не могу, отец родной, никак не могу! Нас же на удалёнку посадили, то есть, в город за жалованием ездить строго - настрого запретили. Сами, мол, как-то, ибо, инфлюенца. Прости, барин, ни копья!
----------------------------------------
- И, вот такая херня, Несравненнов: работать не моги, а кормить их обязан. Не, понятно, крепостное право, оно обязывает, мне ж крепостные как дети, но, блять, как же я их кормить буду, когда доходов нет?!!! Вот подъедим прошлогодние запасы, и, каюк! Хоть стреляйся! А, и застрелюсь - кто их кормить будет?!!! А они, падла, уже и отвыкли работать - просишь дров наколоть, али воды принесть, а оне, инфлюенца, мол, так и идёшь сам за дровами и водой. Так, падла, и сидят на завалинках, да, ещё, и подкалывают: вставайте, мол, граф, пахать подано.
- Да, брат, - ответил отставной майор. - Ситуация. Мне, брат, легче: моих крепостных батюшка ещё на свою с маменькой свадьбу продал. Мне, кроме ключницы, да двух внебрачных дочерей, кормить особо некого. Но, сочувствую, старый мой товарищ.
- А сининькую не дашь? Через недельку отдам.
- Не дам, Лёва. Нету. Сам понимаешь: инфлюенца.
- А под бричку мою новую не дашь?
- И под бричку не дам. Пенсион задержали. Прости.
----------------------------------------
В палатке купца первой гильдии Наебалова было шумно и многолюдно: графья и рядовые покупатели щупали холсты, ковыряли ногтём топоры и косы, пробовали сыры и сало. Приказчики лихо отсчитывали товар, записывали что-то в пухлые тетради.
- Ну, ты, Наебалов, войди в моё положение: работать-то людям нельзя, ибо, инфлюенца, а кормить-то я их обязан! Не могут же они не кушать! - объяснял хозяину Аутлуков.
- Ну, так, давай, Лев Николаич, гроши и забирай хоть всю лавку!
- Нету грошей, нет! Обещал госбанк по двенадцать рублей за душу, но, когда это будет, а кушать-то они сейчас хотят!
- Займ возьми.
- Да, не дает больше займов проклятая сберкасса! Залог требует, али поручителей, а какой залог, когда уже всё что можно продано! А из поручителей у меня только Несравненнов, а у него самого как у латыша - хрен, да душа. Выручай, Наебалов, дай продуктов в долг.
- Крепостных продай.
- Да я ж, Наебалов, и рад бы, но, это ж такой товар - кушать хочет. Не берут сейчас крепостных даже даром. А то, не надо продуктов, а, возьми моих. правда, а я тебе ещё в придачу часы дам серебряные! Они у меня все как на подбор мастера - что хошь тебе за милую душу сделают, корми только...
- Нееет... хитро улыбнулся Наебалов. - Мне, граф, твои крепостные без надобности. Работать-то они, мож, и умеют, но, по случаю продления инфлюенцы, работать-то они и не могут. Подсудное дело, а я человек законопослушный. Нет, граф, кормите их сами. Дам я вам еды в долг, но, уже не под триста, а под пятьсот процентов. Обратитесь вон к тому чернявому приказчику, скажите, что я велел.
----------------------------------------
На следующий год крепостное право отменили и Аутлуков впервые в жизни пошёл пешком в Агаповку, продал хромовые сапоги и напился водки как беглый семинарист.
Journal information